Нижегородские
писатели - детям
Иван Чуркин сказка "Мишка косолапый"
От автора
Есть у нас в Нижегородской области село Решетиха. Это Володарского района, что граничит с солоухинской Владимировщиной.
Село как село, да только не совсем так.
Мало кто знает, что из этого села проложили дорогу в детство многих поколений шоколадные конфеты "Мишка косолапый".
Правда, чего это я? Причем тут детство? Седые старики и уютные старушки с каким причмоком жуют эти конфеты - и с чаем из блюдечек, да и просто так. А иногда украдкой от других из кармана доставали и теперь достают: а вдруг сластником прослывешь?
Так вот по Руси, а потом и по всему свету белому конфетки эти именно из Решетихи пошли гулять. Как это?
Вот и мне сначала было невдомек - как это? А начитался я Солоухина, его "Владимирские проселки", и обидно стало: а мы-то, нижегородские, чем хуже владимирских? И стал по народу выспрашивать бывальщины разные. Так и появилась у меня книжечка "Косолапый мишка".
Быстро она у меня на бумагу легла. Легла и до сих пор в столе лежит, дожидается издательской доли.
1.
- Ты куда это, старой, в такую рань? Петухи ещё солнышко не пропели, а он, гляди-тки, уж на ногах.
- Вчера на Журавлином озере глухарей стайку видел. Вот уж пели, вот уж кудесничали. Глядишь, не подведёт сегодня меня моя берданка, и принесу я тебе, старуха моя размалиновая, курочку. Помнишь, какую похлёбку ты в прошлый раз наварила.
- Вспомни ещё, что лет сорок назад было. Вчера только туда, в Журавлиху, шмыгал, а с чем возвернулся?
Вчера деду Федоту точно не повезло – возвратился из леса без охотничьей добычи. И не только вчера. Так и позавчера было, и ещё раз, и ещё… Всего и не упомнишь. Вот ягод принесёт, а чтобы его ружьишко стрельнуло, ну, такого не припомнить.
Да это ничего. А что делать, как не сходить к Журавлихиному озеру. На пенёчке под берёзой посидеть, раннюю птаху послушать, на туманную воду посмотреть да поймать утренний говор просыпающейся Решетихи.
Только старухе своей этого не расскажешь – засмеёт. У ней всё должно быть, как на посудной лавке: хлеб – так хлеб, квас – так квас, ложки – они же ложки.
Бабка Кузина, а её по-другому в Решетихе и не звали, только ворчала для важности, а сама в малюсенькое лукошко еду для деда собирала. Лучка зелёного пучок, два яичка вкрутую, как дед любит, сваренные, ломоть ржаного хлеба и щепотку соли, завёрнутую в блестящую из-под чая бумажку.
Подхватил дед Федот нехитрую поклажу – на левое плечо ружье закинул, на правое плечо лукошко с едой взгромоздил и в дверях на старуху оборотился.
- Ну, чего смеёшься? С добычей дожидайся. Готовь под мясное хлёбово чугунок побольше, - и вышел в затуманенное утро.
- Нечего на петухов ворчать: проспали, проспали, солнышко, вон, и не торопится вставать. Это который же час? Не иначе, как третий, - идёт неторопливо дед Федот и сам с собой разговаривает. Повернул в сторону Попихи, а там уж недалеко и околица.
Потихоньку шмыгает. То берданку на плече поправит, то лукошко. То к горизонту присмотрится – не горит ещё, рановато. То обернётся влево и перекрестится – темнеет вдали Чёртово ущелье.
- Эко имечко люди придумали, не нашли поживее да поладнее.
Так, потихоньку, и добрёл до Журавлихина озера. На пенёк под берёзкой присел, лукошко на землю около ног поставил. Прислушиваться стал: самое время глухарю появиться. Тишина, покой, как рыба в воде плещется, и то слышно.
Долго он так сидел. Уже и солнышко всходить стало, а птицы нужной нет. Тут-то он и почувствовал, как лукошко к ноге его стало придвигаться.
- Сказка что ли?
Посмотрел вправо и увидел: ползёт медвежонок, чуть побольше кошки. Мурчит, головой крутит и старается вовнутрь залезть.
Подхватил дед Федот медвежонка на руки и только тут опомнился: а вдруг медведица рядом? Остановилась в малиннике и не заметила, как детёныш от нее удрал, учуял хлебный запах и поюлил на него.
Поставил дед медвежонка на траву, а сам быстрехонько к кустам посеменил. Спрятался. Стал прислушиваться да приглядываться: откуда медведица появится?
Сколько времени прошло, сказать трудно, только и солнце встало, и птицы на разные голоса запели, а медведицы так и не видно. Зато малышок её в лукошко забрался, и всё, что бабка деду приготовила, всё поел.
Выбрался на траву, чёрным носом во все стороны поводил и направился к кустам – прямо к тому самому месту, где дед спрятался. Подбежал, носом в дедовы сапоги уткнулся и не отходит.
- Потерялся что ли? Или сиротой остался? – Федот на руки медвежонка взял. – Что же нам с тобой делать? Давай пождём мать немного, а коли не придёт, домой двинем. Не пропадать же такой крохе.
2.
Полгода с той поры прошло, когда дед Федот с живой добычей с охоты воротился. Тогда-то в Решетихе целый переполох случился: из конца в конец села весть летела быстрее ураганного ветра.
У колодца стайка баб продуха не знала.
- Федот вместо глухаря медвежонка домой приволок. В уме, али без ума?
- Бабка Кузина, как своего-то увидала, на крыльце, словно чумная, сидела. Поглядишь и вправду: язык у неё отнялся.
- Да почто он этого медвежонка притащил? А коли за ним медведица прикосолапит! Нам здесь всем не сдобровать.
- Зато Федот доволен. За зверюшкой словно за своим ребёнком ухаживает.
Бабка Кузина и на самом деле попервости перепугалась. Дед-то её с порога обрадовал:
- Ну, что, мать, встречай с добычей.
Та от печи оторвалась, ухват в угол поставила и в сени вышла. А как вышла, как увидела добычу, так и села на ступеньку.
Опомнилась малёхонько и только произнесла:
- Мне в девках говорили: опомнись, за кого ты идёшь, Федот он с детства ненормальный.
Помолчала немножко, покачала головой и спросила:
- И что же мы с энтим делать станем?
- Если бы знал, сказал бы, - переступил с ноги на ногу Федот. – Давай вместе кумекать. Не бросать же его одного, видно, сиротой остался. Не возьми его я, примнут его, пропадёт. Ты гляди-ко, какой он глупенький.
Опустил на крылечко медвежонка. А тот, недолго думая, переваливаясь с боку на бок, прямо направился к бабке, будто понял, кто в доме хозяин. Постоял немного и на колени к старухе забрался. Глазки затуманились, холодной пуговкой носа в бабкину ладонь уткнулся и завздыхал.
Бабка Кузина ладошкой по медвежьей шерстке провела и наткнулась на еловую иголку. Поворошила шерсть, ещё иголку достала. Малышок совсем осоловел.
- Гляди-ко, старой, замурлыкал, как котёнок наш. Голодный, поди. Иди плесни в блюдце молочка.
- Да он весь мой припас слопал. Если уж кто и голодный, так это я, - встрепенулся и заулыбался дед Федот.
Сколько лет они вместе прожили – не сосчитать. Федот за эти годы одно знал: не перечь жене, дай ей пофырчать немножко, и всё будет справно и ладно.
Вот с того дня и зажили они – дед Федот, бабка Кузина, медвежонок, курёнки во дворе, коза-молочница. Ушёл, было, кот из дому, пропадал дня два-три, а потом вернулся, хвостом покрутил и спать вместе с медвежонком пристроился.
Зато с того самого дня зачастили к Кузиным люди. Будто так, ненароком, мимо шли и завернули. Кто про здоровье узнать, кто про огурцы, кто про картошку, а интерес-то у всех был один: как это медведь живет с людьми? А тому что! Резвится, гоняется по мураве, с котом играет, курам покою не дает.
- Неужто не привязываете его? – спрашивали соседи.
- Это как же дитёныша такого на цепь сажать? – вскидывала вверх выцветшую бровь бабка. – Или мы нехристи какие живую душу мучать.
А однажды к деду с бабкой сам Склянин пожаловал. Купец сильный. Он сетевым делом занимался – работные люди его сети рыбачьи вязали, а он эти сети по всей Волге, по всей Оке продавал. Да говорили, будто и на Урале решетихинские сети видели, в Сибири, аж на самом на дальнем востоке. Так люди говорили, а местные и знать не знали, где этот самый дальний восток находится. Одно уверовали: дальше земли не бывает...
4.
Как страшилась Решетиха необычному жильцу деда Федота первоначально, так попривыкла к нему потом, и никого не приводило в страх появление медвежонка около любого дома. Девки ли были на улице, мужики ли, или малые ребятишки на лужайке игрались, а только стоило медвежонку появиться рядом, тут же бросали свои дела, затеи и липли к необычному гостю. Да какой он уже был гость – друг родной!
- Совсем избаловали твоего Мишку люди, - выговаривала деду бабка Кузина, - заласкали, закормили. Смотри, какое брюшко он наел. Барин, да и только.
- Так что в том? Среди людей вырос, к ним и тянется.
А медвежонку и взаправду нравилось среди людей. Никто не отгонял, когда он к калитке подходил. Никто не прогонял с завалинки, если он к окошку пробирался. Никто не ругался, если вдруг дрёма его разморит на чужом проулке.
Он принимал угощение. Кто пышку тёплую протянет, кто кусок пирога с малиной, а уж если кто кусочек комового сахара на ладошке подаст, аж замурлыкает от удовольствия, и пуговка тёмного носика тут же капельками воды покроется. Чмокает, не начмокается.
Только заметили, что чаще всего медвежонок на лужайке около дома Анюты Зайцевой веселится. Она через два проулка от деда Федота живёт. Прыгает, скачет, через голову кувыркается, подрёвывает иногда. Это он с Анютиным мальчонкой играет – Ванюшкой Зайцевым.
Про Ванюшку в Решетихе иначе, как про солнечный, никто не говорил. Так и прозывали его все:
- Солнешный он у нас, как быть, от батюшки-солнышка народился.
Ванюшка и правда всегда ярко светился. Никто его грустным, а уж заплаканным тем более, никто никогда не видел. Его курносый носик, увешанный яркими веснушками, и зимой людям о весне с летом напоминал. Румянцы на щеках тоже были изукрашены желтоватыми крапинками. Волосы на голове аж горели золотистым цветом в яркий день. В другом месте его, стало быть, рыжим кликали, да только не в Решетихе. Какой он рыжий? Он золотой, солнечный, или солнешный, как люди говорили.
Вот как только медвежонок на постоянное проживание у деда Федота с бабкой Кузиной поселился, то первым Ванюшка не побоялся к нему подойти. А как только зверушка парнишку обнюхал со всех сторон, так на крылечко и повалился.
- Ты чего же это, Ванюшка, стоишь? Али не понятно тебе: дружить с тобой медвежонок хочет. Иди, иди, не боись, - подтолкнула его бабка Кузина.
- Ага, не боись. Он же медведь, а я кто… Кто его знает, что у него на уме. А ну как тяпнет, - пятится назад мальчишка.
- Да будет тебе. Тяпнет, - передразнил мальчугана дед Федот. – Он такой же ребятёнок, как и ты. Иди, иди, подходи ближе, чай, мы с бабкой рядышком.
И пошёл Ванюшка. И сел рядом с медвежонком, а тот будто только этого и ждал – приобнял мальчугана лапами своими и давай ему лицо облизывать.
- Ну, что я тебе калякала, - смеётся бабка Кузина, - а ты тяпнет, тяпнет.
С той поры и пошло: если медвежонка не видно около дома, то дед Федот не переживал шибко:
- С Ванюшкой гдей-то. Может, на лужайке, может, по малину пошли.
И в этот день так было. Да только уж и солнышко на бок заваливаться стало, к горизонту катиться, а медведя с Ванюшкой всё нет и нет. Анюта Зайцева к Кузиным прибежала:
- Мой-то не у вас?
- Нет их, как взять нет, - тревожится дед Федот.
- Говорила тебе, старой, пойди, поищи товарищев-то. Нет, одно упрямит: придут, куды им деться, - наскакивает на деда бабка. – Гляди-ко, гляди-ко, это ведь от леса медвежонок бежит.
А тот не бежит – скачет, напропалую несётся, дороги не разбирает. А как добежал, то к деду бросается, то к бабке Кузиной, то к Анюте Зайцевой. Глаза в слезах, из пасти пенистая слюна на траву капает, а сам то ли в песке, то ли в глине.
- Беда ведь случилась, - первой поняла Анюта. – Это он за нами прискочил. Побежали что ли?
И побежали. Впереди медведь, не бежит – через метра два дорогу перескакивает. За ним Анюта, дед Федот следом. Бабка Кузина отстала немного, но всё равно торопится.
- Ты гляди-ко, дед, это он к Чёртову ущелью нас тащит. Беда, ой, беда, - заплакала Анюта и ещё резвее побежала за медведем.
К самому ущелью медведь их привёл. К крутому обрыву. Привёл и ухнул со всего бега в тёмную яму.
- Ванюшка, Ванюшка, - закричала Анюта.
Из глубины Чёртова ущелья, прерывая звонкое и долгое эхо, донёсся голосок Ванюшки:
- Упал я. Да ничего, только коленку поцарапал. Мишка меня спас.
Цепляясь за траву, коренья, спустились Анюта с дедом Федотом в глубокую яму. Бабка только и сказала:
- Если туда спущусь, то больше Божьего света не видать мне.
Уж сколько времени прошло, сказать трудно, только солнышко совсем до горизонта добралось. Протягивает бабка Кузина свои тонкие морщинистые руки, а за них сначала Ванюшка хватается, потом дед её родной, потом Анюта. И медведь наверх выбирается. Последним на твёрдую землю становится.
- Как же это, Ванюшка? – плачет Анюта.
- Да просто всё. За малиной побежали, а Мишка взял, да и свернул к Чёртову ущелью. Разогнался я за ним, а остановиться не смог – так и ухнул вниз. Перепугался? Не успел. Только слышу, как Мишка впереди меня летит, а упал, ничего не почуял – он мне брюхо свое подставил. На него и свалился.
5.
По пальцам можно пересчитать дни, когда деревня вместе собирается. Или несчастье какое случится, или праздники настанут. Чаще всего, это Пасха да Троица. А так всё работа, работа - на фабрике сети вяжут да домашние огороды-пашни, сенокосы. Об отдыхе только ребятишки знают и древние старики.
А тут Решетиха, и не сговариваясь вовсе, пошла по неблизкой дороге к Оке. Шумно пошла, весело, с шутками-прибаутками.
- Чай, со свадьбы своей ты такого не видал? – скалозубничали старики.
- Ты смотри, проворонишь красоту-то свою писанную, - заливались старухи, обращаясь к бабке Кузиной.
- У нас ещё такого не было, чтобы степенный человек в цыгана превращался.
- Бубна ни у кого не завалялось? – смеялась бабёнка с дальнего порядка. – Ты бы, бабка, хоть таз дырявый с частокола сняла, всё музыка была, какая никакая.
Решетиха не злобствовала, а веселилась и посмеивалась над дедом Федотом и старухой его. Подтрунивали над ними, не злобствовали, а провожали в путь, на Нижегородскую ярмарку. Это туда, куда Иван Петрович Склянин то ли позвал, то ли приказал деду Федоту с медведем отправиться.
Понимали люди: не каждому купец в ноги поклонится, неспроста он всё это затеял, значит, для дела надо, для торговли, а пойдёт торговля – каждому хорошо будет. И хозяину, и работному люду.
А улыбаются, подковырками калякают, что ж, картина и на самом деле занятная. Дед Федот впереди, за ним медвежонок переваливается, следом Ванюшка Зайцев не отстает, и бабка с лукошком спешит. В лукошке бутыль козьего молока, огурцы, яйца сваренные и краюха только нынче испечённого хлеба. В дорогу путникам собрала. Путь-то не близкий – аж до самого Нижнего.
- Дед, ты хоть раз в Нижнем-то во городе бывал?
- Сказали… Я с рождества своего дальше наших мест не хаживал. Правда, в Растяпино раза два ходил, далековато, - ответствовал старик Кузин. – Ну, да ничего, вишь как всё обернулось.
Парни с девками только улыбались, словечка не вставляли – молоды ещё в разговоры встревать.
- Ты приглядывай за Ванюшкой, мал, глупенький совсем. Как бы ненароком не потерялся, - приставала к деду Федоту мать мальчика. А тот спешит, медведь от него не отстает.
Целое утро на проулке у Кузиных воевали – ни в какую не хотел медведь за дедом идти без Ванюшки. Даже сахаром соблазняли – не поддался медведь, и только когда мальчуган к шее медвежьей прильнул и пошёл к огородной калитке на улицу, со всех ног бросился за ним Мишка. Вот так и идут вместе.
Ока трудилась. Работные люди катили к берегу огромные и тяжёлые тюки с сетями, в Решетихе сработанными. По лагам перекатывали их на баржи, устанавливали друг к дружке.
Так, гурьбой, вся Решетиха и подтянулась к баржам. В это время подошел Склянин.
- Как, дед, готов к походу? – оглядел он компанию – деда Федота, медвежонка и Ванюшку Зайцева. На мальчонке особо взгляд задержал.
- Не захотел без него наш Мишутка сюда, - оправдывается дед. – Заупрямился, а силой разве с ним справишься.
- Стало быть, так и поплывём, - оглянулся на баржи купец. – А привязь-то попробовал?
- А то как же? Как ты приказал, так и сделали. Да он, - дед на медведя указал, - понятливый оказался. Старуха только исплакалась вся: это дело ли – красоту такую в кандалы заковывать?
- Для дела, дед, для дела. Мы потом с тобой потолкуем, как и что делать на ярмарке будешь, а пока забирайтесь на палубу, местечко себе выбирайте, путь не близкий. Да зверька-то привяжи, а то как бы чего не вышло.
У кормы, близехонько, устроился дед Федот с попутчиками. Баржа вздрогнула – медведь вздрогнул. Ванюшка не столько увидел, сколько почувствовал, как навострились уши у Мишки, как оскалил он пасть.
- Чего ты? – возвысил голосок мальчуган. – Али ты один? Мы же рядом.
Приобнял медведя, тот и успокоился.
А с берега Решетиха что-то кричала, махала руками, о чём-то просила и что-то наказывала. Только путешественники ничего не слышали. Они плыли в сторону Нижнего Новгорода, на ярмарку, не людей веселить, а работать. Так сказал им купец Иван Павлович Склянин...